Лекс решил, что сейчас игрок сбежит. Но тот стоял на месте, окружив себя жидким строем солдат, которых смог удержать. Тех, что находились совсем близко от него и не поддались страху.
Каллиграф решительно двинулся в его сторону. Две колонны термитов текли по обе руки от него, защищая, прикрывая, не позволяя чужим солдатам, кое-где еще пытающимся сопротивляться, напасть на своего создателя.
Лекс ударил единорога по холке, отправляя его вперед. Животное беззвучно ринулось в сторону игроков, увлекая за собой и троих воинов. Они побежали за единорогом без дополнительной команды, лишь заметив, как он пронесся мимо.
Лекс хотел, чтобы они помогли Каллиграфу в финальной схватке. Похоже было, что его учитель собирался сойтись с врагом врукопашную, и мальчик сомневался в бойцовских навыках немолодого китайца. Понятно, что все они там сплошные мастера единоборств, но учитель перестал напоминать ему бойца с ринга. Он походил на… учителя, не более того.
Успел только единорог.
Да и то его участие в финальной схватке было весьма декоративным. Животное вклинилось между солдат, встало на дыбы, подмяв под себя сразу несколько воинов. Кто-то из них поднял меч, и Лекс испугался, что сейчас единорогу все же не поздоровится, но никто из врагов ничего не успел сделать.
Воспользовавшись замешательством в тонкой цепочке защитников, Каллиграф скользнул мимо них и оказался рядом со вторгшимся в его мир чужаком. Но устраивать поединок не стал. Лишь поднял свою кисть, и ударил ее пяткой врага в лоб, оставляя на нем печать, ярко-красную, более светлую, чем одежда проигравшего.
Печать вспыхнула. Чужак бросил оружие, что держал в руках, и схватился за голову. От печати вниз по его телу, по рукам, прижатым к вискам, потекли несколько ручьев из мелких светящихся иероглифов, словно цепочки термитов, светящихся так ярко, что их было видно даже сквозь одежду. Каждый значок раскалялся докрасна, почти сливаясь с алыми одеждами проигравшего, а потом светлел, накалялся до ярко-белого цвета, прожигая кожу, тело врага изнутри.
Лекс выдохнул. С момента начала нападения не прошло и нескольких минут.
— Можно я заберу этих с собой? — Лекс смотрел на единорога, которого гладил гунн. Невозмутимые тихо сидели рядом, оглядываясь по сторонам.
Каллиграф кивнул.
— Помочь вам с уборкой? — спросил мальчик.
Каллиграф помотал головой:
— Мне будет проще почистить здесь одному. Как ты знаешь, чужое присутствие слегка усложняет задачу. Отправляйся к себе. Тебе сегодня тоже перепало немного новых сил, надеюсь, ты сумеешь ими распорядиться.
Лекс кивнул.
— А почему он не сбежал?
— Потому что не мог, — равнодушно ответил Каллиграф. — Я не нападаю, но я не идиот. Любой, кто приходит в мой мир, не может уйти без моего разрешения. Это полезный навык, советую тебе его освоить. Научись удерживать врагов в своем мире. Иначе они всегда будут сбегать. Но только для того, чтобы подготовиться получше и напасть снова.
— Последний раз я прыгнул вслед за нападавшим, — сообщил Лекс.
— И выжил после этого? — удивился учитель. — Ты глупее, чем я думал, хотя, возможно, и сильнее тоже. Сильнее, чем кажешься на первый взгляд. Тоже полезное качество здесь. Слабые всегда ищут жертву слабее себя. И если они ошибаются, то это только идет тебе на пользу.
— А почему побежали солдаты? — продолжал допытываться Лекс.
— Потому что этот мир — мой. Мой мир, мои правила. А иероглифы не всегда обозначают предметы. Они могут вызывать и эмоции. А в моем мире если иероглиф что-то значит, то его значение становится реальностью. Даже если это не предмет.
Лекс собрался было задать еще один вопрос неожиданно разговорившемуся учителю, но тот его остановил:
— Иди к себе. Отдохни и возвращайся позже. Мы не закончили даже первый урок, а ты уже слишком много болтаешь.
Лекс
Гунн и невозмутимые воины разместились в дальнем конце долины у подножия гор. Там было хорошее пастбище, а единорог, везде следующий за ними, очень любил свежую траву. А еще он любил загадочность, необычность, чтобы вокруг него крутилась некая аура непонятности.
Та низинка в конце долины как ничто другое для этого подходила. По утрам там всегда стелился туман, и единорога в нем можно было заметить, только если зверь поднимал голову, отрываясь от душистой травы. В этом тумане единорог казался словно вышедшим из этого марева, созданного им.
Три воина все время жгли костер и о чем-то тихо разговаривали. Поздним вечером, когда единорог топтался неподалеку от стоянки, их костер горел между двумя валунами так, что видно его было только со стороны замка.
Лекс поднимался на стену и смотрел на этот костер. О чем могли говорить созданные им куклы, не имеющие души? Их обходили даже светлячки. Лишь крутились вокруг. Особенно много их собиралось около единорога, но ни один светлячок не попытался забраться в гунна. Или в Невозмутимых. Души предпочитали селиться в деревьях и ручьях, но не в этих воинах.
Алексей не знал, о чем они разговаривали, но что еще можно делать у вечернего костра, как не тихо вести беседу о разных, возможно, ничего не значащих вещах.
Мальчик смотрел на этот костер издалека и понимал, что начинает скучать. Ему не хватало людей. Михаил, Каллиграф — они вроде и были живыми, настоящими, но у каждого из них были свои заботы, и не так уж много времени они проводили вместе.
Может быть, именно поэтому Лекс приписывал собственным творениям слишком много человеческих черт. Даже единорогу. Просто для того, чтобы заполнить пустоту, которая возникала внутри него, когда он часами молчал, работая над очередным творением.